Настоящий материал (информация) произведён, распространён или направлен иностранным агентом Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики» либо касается деятельности иностранного агента Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики».
Тактика и методы проведения поисковых мероприятий сильно различаются в зависимости от категории дела. Но есть одно общее
Новости и сообщения в социальных сетях и СМИ освещают поисковое мероприятие, как правило, в весьма пессимистичных красках — кажется, всё чаще в ход идут грубое отношение, разрушение предметов обстановки, а также показательная публикация видеозаписей обыска в сети «Интернет» (при чём зачастую такие видео выставляют обыскиваемого не в самом лучшем свете). Появляются отдельные сообщения о применении физической силы.
В ходе исследования мы провели несколько десятков глубинных полуформализованных интервью с людьми, сталкивавшимися в последние пару лет с различными поисковыми мероприятиями: среди них были адвокаты (как ведущие условно «общеуголовную» практику, так и те, что выступали защитниками по резонансным делам), правозащитники и лица, в отношении которых поиск производился (вне зависимости от их процессуального статуса и дальнейшего движения дела).
Дисклеймер: разделение всей массы уголовных дел на общеуголовные (простые) и политические (громкие, резонансные) весьма условно и никак не связано со структурой Уголовного кодекса, который включает шесть самостоятельных разделов, охраняющих различные общественные отношения. Скорее, такое различение обусловлено логикой наших бесед и представлениями о правоприменении, которые разделяют все респонденты. В контексте данного исследования под первыми среди прочих понимаются наркотические, экономические преступления и любые посягательства на личность, а под вторыми — преступления, так или иначе связанные с государством и чаще остальных становящиеся предметом публичной огласки (связанные с митинговой активностью, различного рода высказываниями, за которые может наступить уголовная ответственность, а также вытекающие из политической деятельности).
Один из самых ярких результатов, что нам удалось получить, свёлся к тому, что тотальный беспредел, акцент на который делается в публичных сообщениях, в ходе поискового мероприятия не является нормой или повсеместной практикой. Поиск без нарушений действительно случается всё реже, что уже мало у кого вызывает удивление, — однако почти все адвокаты и защитники, занимающиеся преимущественно общеуголовной преступностью, фиксируют стабильную частоту лишь формальных или относительно негрубых нарушений, не переходящих границы очевидно противозаконного или неэтичного. И даже обращают внимание на отдельные случаи бережного отношения к присутствующим на обыске.
«Нарушения есть. Частая подмена обыска другой процедурой, игнорирование конкретных возражений адвоката (на осмотр определённых ящиков), даже досматриваются детские рюкзаки. Пытаются мешать снимать на видео. Однако вопиющих случаев нарушений [в моей практике] не было. <…> Прямой грубости не было. Зависит же от человека, но обычно всё вежливо».
Из интервью с адвокатом, чья практика ограничивается общеуголовной преступностью
«Было у нас ОРМ [оперативно-разыскное мероприятие]. Они [сотрудники] зашли, дети спали — раннее утро было. Они даже не заходили в комнаты детей и не будили их, тихо себя вели. Разулись даже!»
Из интервью с адвокатом, чья практика ограничивается общеуголовной преступностью
Вместе с тем защитники, занимающиеся только громкими делами — делами, в той или степени относящимися к повестке, которую они классифицируют как политическую, — равно как и адвокаты, примерно в равном соотношении работающие как с резонансными, так и с простыми кейсами, фиксируют существенный рост произвола, разных форм насилия и проявлений откровенно грубого отношения со стороны правоохранителей в двух случаях: (1) если речь идёт о деле по политической статье и/или (2) если фигурант проходит по делу, возбуждённому по условному обычной статье, но в отношении известного человека. Другими словами, опрошенные адвокаты проводят водораздел по характеру дела, в рамках которого осуществляется поисковое мероприятие. Чем больше в нём признаков политизации, тем выше риск, что правоохранители прибегнут к более жёстким методам, а тактика обыска будет сопряжена с применением насилия, в том числе психологического. И с каждым годом ситуация становится, по наблюдению интервьюируемых, всё более очевидной и нормальной.
«С нарушениями [по обычным делам] сталкиваюсь часто, но все они разного уровня, не все из них серьёзные. [Например,] часто понятые не смотрят, что делают силовики. <…> Но по политическим делам больше «кошмарят», чем по обычным. И публичных людей больше не любят на обыске».
Из интервью с адвокатом, состоящим в правозащитном объединении и нередко работающим по громким делам
«Если по “экономике” [правоохранители] не соблюдают этические нормы, то в “политике” — особенно не соблюдают. <…> На политике изолируют людей друг от друга в квартире, [вводят] запрет на общение и перемещение, а по “экономике” так редко бывает, через час-полтора обычно отпускают «ненужных» людей. <…> Если дело резонансное/политическое — то переворачивают всё» .
Из интервью с адвокатом, работающим по общеуголовной преступности, но имевшим опыт и в политических кейсах
О том же говорят и лица, в отношении которых производился поиск. В случае, если речь идёт о политическом кейсе, картина описанного разительно отличается от той, что воспроизводят фигуранты «обычных» дел.
«В квартиру правоохранители попали путём обмана. Предъявили какую-то непонятную бумагу и прямо запретили связаться с адвокатом. <…> Обыск проводился с использованием спецназа, сказали убрать руки за голову и оставаться на своих местах. Сказали не двигаться: “будете двигаться, вот автомат”. <…> Один сотрудник в спортивной форме оказывал моральное давление, говорил, что мы “используем пиндосские слова”, <…> говорил: “Вы бездельники, даже не работаете”».
Из интервью с фигурантом дела по статье 239 УК РФ1Создание некоммерческой организации, посягающей на личность и права граждан.. Сам интервьюируемый считает своё преследование политически мотивированным
Но обе категории кейсов — по словам всех адвокатов, давших нам интервью — объединяет один тактический ход, применяемый почти всегда: поисковые мероприятия нужны для того, чтобы начать дело. Их целью является не прицельное обнаружение каких-либо предметов, а поиск оснований, которые в будущем позволят дать производству полноценный ход, или же задержание интересующих следствие лиц.
«Только один обыск [в моей практике] преследовал цель реально найти документ, в остальных — либо ради формальных целей, либо хотели просто зайти в жилище, чтобы забрать оттуда человека».
Из интервью с адвокатом, работающим по общеуголовной преступности, но имевшим опыт и в политических кейсах
«Обыск — очень понятный способ начать работу»
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических уголовных делах
Обыскиваемый почти всегда находится в уязвимом и одиноком положении, а косвенно пострадать может не только он
Ключевой особенностью всех поисковых мероприятий является относительно широкая дискреция правоохранителей, которая особенно ярко проявляется на фоне «слабости» обыскиваемой стороны. Одни в ходе проведения поисковых мероприятий действуют от имени государства (со всеми вытекающими полномочиями и возможностями), а другие — находятся в чрезвычайно уязвимом положении и в ограниченном пространстве для манёвра. Всё это сопровождается ощущением внезапности и растерянностью, которую испытывают участники обыска при виде правоохранителей.
При этом обыскиваемое лицо2В данном тексте слово «обыскиваемый» применяется ко всем, в отношении кого проводились обыск, выемка, осмотр или обследование. практически всегда обладает ограниченным перечнем инструментов самозащиты, а порой и вовсе одиноко в своей ситуации. Поисковое мероприятие представляет собой ситуативное и неожиданное столкновение двух сторон: первая — государство, вторая — условно говоря, «жертва» и её защитник, если таковой имеется.
Как писал Александр Брестер: «Следователь должен прибегать к обыску в непростой следственной ситуации, когда ему нужно собрать следственный материал и есть риск, что доказательства будут сокрыты путём их намеренного уничтожения. Если же этот риск минимален или информацию можно получить иначе, обыск применяться не должен. Чем легче предполагаемое правонарушение, тем менее чувствительными должны быть принимаемые в ходе расследования меры, — из этого принципа исходит Европейский Суд по правам человека».
В реальности же поисковые мероприятия — в частности обыски — сопровождают практически каждое уголовное дело. Вмешательство государства в привычный распорядок — это всегда стресс для простого человека, а если сюда прибавляются ещё и злоупотребления со стороны правоохранителей, то ситуация может становиться критической.
«Когда я подробно опрашивал своих клиентов о прошедшем у них обыске — они говорили, что сотрудники были лысые. И я долго не мог понять, почему так? Но потом я смог ознакомиться с видеозаписью обыска, сделанной полицией. На записи сотрудники спецназа были в касках. И я понял, что они “лысые”, потому что были в касках. Просто от испуга жертв каски отразились в сознании как гладкие черепа»
Из интервью с адвокатом, работающим по общеуголовной практике
Максимальный уровень стресса возникает у тех лиц, чьи жилища подвергаются обыску. В случае с производством поисковых мероприятий в офисах организаций или в кабинетах должностных лиц ситуация менее чувствительна, к ней легче подготовиться. Например, практикующие специалисты разрабатывают специализированные тренинги по поведению сотрудников на случай посещения офиса представителями правоохранительных органов. Также играет свою роль и тот фактор, что подобными мероприятиями реже затрагивается частная жизнь самих обыскиваемых, их семей, а поражение в профессиональных правах практически всегда менее болезненно, чем прав, обеспечивающих личную и бытовую безопасность.
Нередко к производству поисковых мероприятий привлекаются сотрудники специальных подразделений, вооружённые и облачённые в полные комплекты амуниции. Разумеется, порой участие спецназа в производстве поисковых мероприятий — необходимое условие. Но вопрос пропорциональности такого вмешательства, когда речь не идёт о расследовании насильственного преступления или когда нет оснований считать, что подозреваемое лицо может быть вооружено, остаётся открытым.
Иллюстрацией подобных кейсов могут служить обыски по условно политическим делам. В частности, наши респонденты рассказывали о случаях, когда спецназ врывался в жилище, угрожал оружием, приказывал в грубой форме лицам в помещении лечь на пол или встать к стене. В это время на них направляли оружие. Во всех этих случаях применение силы вряд ли можно было считать пропорциональным, а основная цель, по мнению опрошенных, заключалась не в сборе доказательств, а в устрашении. Вот краткие фабулы этих дел:
- дело о мошенничестве3часть 1 статьи 159 УК «Мошенничество», максимальное наказание — лишение свободы до 2 лет: двух помощников депутата подозревали в том, что они необоснованно сообщили работодателю сведения о количестве рабочих часов, что привело к излишней выплате зарплаты в размере 11 и 16 тысяч рублей;
- дело о создании НКО, посягающей на личность и права граждан4часть 3 статьи 239 УК РФ, максимальное наказание — лишение свободы до 2 лет: группу молодых людей обвиняли в призывах выходить на митинги;
- дело о дискредитации использования ВС РФ5часть 1 статьи 20.3.3 КоАП РФ, максимальное наказание — штраф до 50 000 рублей: молодую пару обвиняли в распространении листовок
Стресс всегда играет против обыскиваемых, но главное правовое последствие таких действий заключается в том, что страх и растерянность провоцируют ошибки, осложняющие последующую защиту.
«Самая крутая ошибка подзащитных! Ты им говоришь: “К вам могут прийти [с обыском] ещё раз. Прежде чем подойти к двери — позвоните мне“. Она позвонила, когда они ушли. Говорит: “Стресс, муж испугался, было неожиданно“. Это самая частая ошибка – генетический страх».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политически мотивированных уголовных делах
Одной из основных ошибок, о которой говорят опрошенные адвокаты, является то, что обыскиваемые в ситуации стресса и растерянности не пытаются предпринять мер для обеспечения присутствия защитника. Вместе с тем его участие важно не только для юридического сопровождения и защиты от потенциального произвола, но и для психологической поддержки своего доверителя.
«В присутствии адвоката все себя ведут вежливо и корректно. Присутствие адвоката, безусловно, дисциплинирует».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических и должностных преступлениях
«Адвокат нужен на обыске в психологических и адвокатских целях, чтобы человек чувствовал себя защищённым, чтобы он не чувствовал себя одним. Это немаловажно. И хотя это не юридическая работа, но это адвокатская работа. Без нас человек даже не поймет, так ли всё идёт, как должно быть».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
Опрошенные говорят о ещё одной существенной проблеме: случается, что сотрудники правоохранительных органов не дают обыскиваемому связаться с адвокатом. Они могут указать, что вызвать адвоката можно после предъявления санкционирующих поисковое мероприятие документов, а затем — изымают все средства связи. Встречаются случаи, когда вызывать адвоката прямо запрещают.
«Сделать звонок адвокату нам прямо запретили под угрозой применения физической силы».
Из интервью с участником поискового мероприятия по делу об административном правонарушении (считает своё преследование политически мотивированным)
«Я говорю: “А с защитником связаться можно?”. Они такие: “Нет, нельзя”. Ну хорошо, чё. Потом дали на подпись бумаги, где было написано, что право на адвоката было обеспечено. Я отказалась их подписывать».
Из интервью с участницей поискового мероприятия (считает своё преследование политически мотивированным)
«Ещё не дают же звонить: телефон изымают и всё, никто не знает, что обыск. У них главная цель — не привлечь внимание».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политически мотивированных делах
Но даже если обыскиваемый всё же смог связаться с адвокатом, сотрудники правоохранительных органов в подавляющем большинстве случаев не дожидаются его прибытия. Как отмечают наши респонденты из адвокатского сообщества, никто из них никогда не сталкивался с тем, чтобы сотрудники правоохранительных органов согласились дождаться защитника. Впрочем, даже если адвокат прибудет к месту проведения обыска — не факт, что он сможет принять в нём участие. И такая ситуация, скорее всего, приобретает характер нормы.
«Первая задача, когда приезжаешь на обыск, — попасть на обыск. Хотя меня и всегда пускали на обыск. Для этого приходится пробиваться через спецназ, полицию, оперативников, чтобы они дали возможность поговорить с главным (как правило, следователем), чтобы договориться с ним, чтобы пройти к клиенту. Если адвокат доходит до того, кто принимает решение, — он проходит на обыск, как правило. Самый “весёлый” случай недопуска в моей практике — случай моего коллеги. Он приехал на обыск к известному в городе человеку, но дверь в подъезд была заблокирована какой-то палкой, то есть он даже не мог попасть в подъезд, чтобы хотя бы попытаться там пройти в помещение, где идёт обыск».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
Без участия адвоката в процессе производства обыска лицо оказывается в значительно более уязвимом положении и подвергается ещё большему стрессу, особенно учитывая, что в некоторых случаях обыскиваемый, как рассказывают наши респонденты, и вовсе не имеет процессуального статуса — а значит, не знает, что его ждёт дальше. Бывают и ситуации, когда ход и/или результаты поискового мероприятия становятся основанием для применения других мер воздействия. Получается, что поиск становится лишь частью цепи стрессовых для человека событий.
«Был обыск. Обыскиваемый попросил [у сотрудников правоохранительных органов] какие-то документы — в целом он имел на это право, но в итоге его положили мордой в пол и нарисовали ему 19.36Статья КоАП РФ «неповиновение законному требованию сотрудника полиции»».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических и экономических преступлениях
«Угрозы оформить 19.37статья КоАП РФ «неповиновение законному требованию сотрудника полиции» всегда бывают. Говорят: “Ты думаешь, на обыске всё закончится? Сейчас тебе 19.3 выпишем”».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических и экономических преступлениях
«После осмотра нас задержали и составили протоколы по 19.3 КоАП РФ8«неповиновение законному требованию сотрудника полиции». Из протоколов следовало, что мы якобы начали убегать из квартиры и матерились. Конечно, это была неправда. Мы всё время были в квартире и вели себя тихо».
Из интервью с участниками поискового мероприятия в рамках дела об административном правонарушении
Любые поисковые мероприятия являются потенциальным риском для морального состояния тех, кто присутствует в помещении, где они производятся. И это касается не только самих обыскиваемых, для которых такие последствия в некоторым смысле неизбежны в силу закона. На обысках в жилище могут присутствовать соседи, родственники или дети, а в офисах — сотрудники. Наши респонденты в интервью рассказывали о случаях некорректного обращения с посторонними.
«Если долго не открывали двери — могут провести личный досмотр всех присутствующих. <…> Был случай, когда мать с ребенком просила отпустить её, потому что была запись в поликлинику. Сотрудники согласились, но подвергли её унизительной процедуре личного обыска. Всё при детях происходит, стресс, они плачут — всё на их глазах».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических и политических делах
Вопрос с присутствием детей стоит наиболее остро, о чём уже не раз говорили правозащитники. Опрошенные участники поисковых мероприятий также сообщали нам о нарушениях в отношении несовершеннолетних.
«У фсбшников была видеозапись с камер, где видно, что листовки расклеивают девушка и подросток (девочка). Они считали, что девушка — это я, а девочка — моя племянница. Поэтому параллельно моему обыску они пришли к моей сестре в дом. Но в доме были только дети: они отмечали день рождения. Силовики нагло без родителей допросили детей».
Из интервью участницы поискового мероприятия по делу, которое она сама считает политически мотивированным
Также особый стресс для обыскиваемого может провоцировать наличие в месте поискового мероприятия домашних животных. В условиях, когда лица ограничены в передвижении, беспокойство за питомцев может усиливать напряжение и чувство беспомощности.
«У нас коты. Мы просили [правоохранителей] закрывать дверь, так как менты ходили туда-сюда. Мы чуть не потеряли кота, он чуть не убежал».
Из интервью участника поискового мероприятия по делу, которое он сам считает политически мотивированным
Однако справедливо будет отметить, что перечисленные нарушения со стороны правоохранителей не являются повсеместной практикой. Встречаются и ситуации, когда сотрудники правоохранительных органов ведут себя достаточно уважительно.
«Когда у меня был обыск с детьми, который проводили сотрудники ФСБ, — к ним [детям] довольно лояльно отнеслись. Их вместе с кем-то из взрослых разместили в одной комнате. Без какой-то особой жести».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических и экономических делах
«Однако стоит отметить, что в ряде случаев — к сожалению, единичных — представители государства учитывали интересы детей: например, предлагали опекающему взрослому уйти с ребёнком с места обыска или задержания, чтобы не травмировать его психику, просили взрослого проговорить с ребёнком происходящее или давали попрощаться при задержании».
Цитата из доклада Команды против пыток «Невидимые свидетели: как в России проходят полицейские операции в присутствии детей»
Этика редко определяет поведение правоохранителей — и это проявляется не только в отношении к обыскиваемым
В случаях, когда мы подчёркиваем проблему уязвимости и ситуативной слабости обыскиваемых лиц, нельзя не говорить о тех, кто руководит ситуацией напряжённости и играет в ней главенствующую роль. Соблюдение гласных и негласных норм этики сотрудниками правоохранительных органов при проведении поисковых мероприятий остаётся сложным и достаточно болезненным вопросом. Наиболее частые случаи нарушения, по мнению наших респондентов, связаны с утренними обысками и оставляемой после себя окружающей обстановкой, а также общим поведением правоохранителей при взаимодействии с окружающими.
С одной стороны, в обычной ситуации сотрудники ведут себя в целом так, как того и требует ситуация, не проявляя излишней грубости и даже формально следуя всем нормам закона. С другой — нередко имеет место проявление откровенного неуважения к обыскиваемым, свидетелям и посторонним или даже к предметам их бытовой обстановки. Такое отношение правоохранителей провоцирует зеркальный пренебрежительный эффект у тех, кто не раз сталкивался с вторжением силовиков — они могут описывать их работу в негативных и даже ироничных коннотациях:
«Люди в масках9Имеются в виду правоохранители в амуниции: касках, жилетах, щитках и т. д. отрываются по полной, потому что им скучно, а обыск для них — возможность размяться».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических делах
Опрошенные нами защитники фиксируют, что поисковые мероприятия в жилище практически всегда проводятся рано утром, потому что преследуют цель застать человека врасплох. А обыски в офисах и других помещениях чаще происходят днём, когда присутствующие там люди уже пришли на работу. Люди, с обыском к которым пришли домой, оказываются в полной растерянности, не понимают, что им делать. Утренние визиты хоть и соответствуют всем требованиям закона и даже могут оправданы соображениями рациональности, но, по мнению опрошенных — как защитников, так и непосредственных участников — в большинстве случаев не могут считаться целесообразными, гуманными и этичными.
«Обыск в 6 утра — самое неприятное. Человек ещё не проснулся, думать не начал, а ему уже дверь ломают».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических уголовных делах
«Логика производства обыска по утрам такая. Если вы приходите в жилище утром, то это, скорее всего, время, когда человек дома, следовательно, вы его точно там застанете. Вторая причина — чтобы за весь день успеть сделать массив других действий: иные обыски, допросы и прочее».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
Нередкой является ситуация, когда сотрудники правоохранительных органов прямо не сообщают, что пришли в жилище именно они и именно с целью обыска. Разными способами (в том числе с привлечением посторонних), используя обман и манипуляции, они пытаются попасть в жилище.
«Нам рано утром позвонил хозяин квартиры, которую мы снимаем, и сообщил, что мы травим соседа. Он сказал, что пришёл, и попросил открыть двери. Как только я открыла дверь — в квартиру ворвался спецназ».
Из интервью участницы поискового мероприятия по делу, которое она сама считает политически мотивированным
«Началось всё с того, что позвонил в квартиру какой-то человек в штатском и попросил открыть дверь. Сказал, что что-то с трубами или что-то в доме. Один человек стоял. Открывается дверь, и тут же в квартире оказалось где-то пятеро омоновцев с автоматами».
Из интервью участника поискового мероприятия по делу, которое он сам считает политически мотивированным
Опрошенные нами участники поисковых мероприятий рассказывали о некорректном поведении правоохранителей — последние могли оскорбительно выражаться, отпускать небрежные комментарии или откровенно неуважительно относиться к личным вещам. Такие действия могут вызывать чувство подавленности и незащищённости, что ещё сильнее сказывается на моральном состоянии обыскиваемого.
«Они не стеснялись в выражениях, угрожали постоянно, отпускали пошлые шутки. Например, они нашли мою [интимную] игрушку и сказали: “[с ухмылкой] Ну это мы вам оставим, вам потом пригодится”».
Из интервью с лицом, в отношении которого производился обыск в жилище
«Один [из проводящих обыск] был вежливый, второму было [всё равно], а третий был злой. Если бы он был один, то избил [бы] меня. В туалет я ходила под присмотром сотрудников ОМОНа, и дверь была в туалет открытая».
Из интервью с женщиной, в отношении которой производился обыск в жилище
Опрошенные нами адвокаты утверждают, что в подавляющем большинстве случаев сотрудники правоохранительных органов не применяют ни физического, ни психологического насилия к участникам поисковых мероприятий. Однако ситуация меняется, если правоохранителям необходимо быстро получить доступ к технике: тогда их поведение может быть обусловлено желанием получить пароли от носителей информации.
«Моему мужу угрожали сотрудники ФСБ, потому что он отказывался называть пароль от компьютера, на котором был зашифрован жёсткий диск».
Из интервью участницы поискового мероприятия по делу, которое она сама считает политически мотивированным
«Нет же обязанности дать пароль от телефона. У меня подзащитного оперативники ФСБ били минут 15 в коридоре. Без шуток. Но он так и не дал пароль от телефона».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политических делах
«[Проводящие обыск правоохранители] начали угрожать, что будут сейчас все ломать, потому что не смогли найти у нас никакой техники».
Из интервью участника поискового мероприятия по делу, которое он сам считает политически мотивированным
С пренебрежительным отношением со стороны сотрудников, не считая случаев недопуска, описанных выше, сталкиваются порой и сами адвокаты. Чаще всего это проявляется в форме сарказма и вербальной грубости.
«Они [правоохранители] пытаются как будто задеть. Переговариваются в третьем лице. Например, говорят: “Я вот такого никогда не видел, чтобы адвокат всё описывал, что мы изымаем. И что вот она будет писать все до вечера? Помнишь, ты ездил в командировку и изъял там сто тонн чего-нибудь и что у тебя там адвокат всё не описывал?“ Такое вот пренебрежительное отношение».
Из интервью с адвокатом, занимающейся общеуголовной практикой
Одним из маркеров, позволяющих оценить поведение следователей, является их отношение к оставляемой после себя обстановке.
С одной стороны, опрошенные нами адвокаты сходятся во мнении, что в большинстве случаев после визита правоохранительных органов окружающая обстановка в помещении остаётся изменённой (беспорядок), но существенно не повреждённой (без ущерба имуществу). Чаще всего обыск проходит так, как и должен: силовики осматривают помещение и проверяют все места, где может что-либо храниться. Особенно такое описание подходит к кейсам, когда поисковое мероприятие производится формально, для галочки.
«Погромов жилища в моём присутствии никогда не было. Но беспорядок есть беспорядок. Естественно, обыск — это поисковое действие, и он сопровождается тем, что всё переворачивают (с разной степенью интенсивности)».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических и должностных преступлениях
«Такого, чтобы, прям как в кино, всё разнесли, у меня [в адвокатской практике] не было».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной преступностью
«Очень редко в ходе обыска происходит ситуация, когда всё перерывают. Моя теория такая: это связано с тем, что обыску чаще всего предваряют оперативные действия и оперативники уже были в этом помещении. И когда они приходят в первый раз в рамках ОРМ и у них действительно есть оперативная цель — они лезут везде и перерывают всё. Во время [повторного] обыска они просто формально забирают новую технику, купленную взамен изъятой раньше».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
С другой стороны, встречаются и погромы. Они чаще всего связаны с поисковыми мероприятиями по политическим уголовным делам и делам, которые подследственны, по словам наших респондентов, Федеральной службе безопасности. Но таких кейсов в общей массе уголовных дел немного.
С этим же связана и другая проблема: существенное изменение обстановки, причинение ощутимого материального ущерба, что, например, происходит со срезанием дверных замков и даже демонтажем дверных конструкций, уничтожением или повреждением потолков, полов и стен. Несомненно, вскрытие дверей в некоторых случаях может быть оправданным: если, например, обыскиваемый намеренно скрывается или для безотлагательного попадания внутрь помещения есть разумные причины — будь то реальный риск уничтожения доказательств или угроза жизни находящихся внутри лиц. И такие мотивы никак нельзя считать противоречащими этике и закону.
В противном же случае значительная порча имущества не может считаться пропорциональной и соразмерной, что особенно заметно на примере резонансных кейсов. Вместе с тем мы знаем, что уничтожение доказательств или воспрепятствование судопроизводству — это не единственный мотив для отказа людей быстро открыть двери. Зачастую жертвы просто спят, ждут адвоката, одеваются или находятся в состоянии растерянности, принимая решение о дальнейших действиях.
Обыск — не совсем обыск. С одной стороны, он проводится под прикрытием смежных мероприятий, с другой — растворяет в себе другие следственные действия
Опрошенные нами адвокаты сходятся во мнении, что обыск — это следственное действие, которое зачастую «открывает» уголовное дело. Другими словами, сотрудники правоохранительных органов приходят с обыском не по причине того, что у них действительно есть «достаточные основания полагать», что в каком-либо помещении есть что-то, что позволит раскрыть уголовное дело, а чтобы получить любые данные, на основании которых можно начать серьёзную работу. С некоторой долей допущения то же самое можно применить и к другим поисковым мероприятиям.
«Обыск стал следственным действием, которое делается для галочки, потому что так принято, по инерции, потому что это следственное действие, которое можно совершить, потому что [оно делает] дело толще, дело серьёзнее, никто не предъявит и не спросит, почему вы не провели обыск, если вы могли провести обыск».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
При этом, как утверждают адвокаты, поисковые мероприятия проходят примерно по 90 % уголовных дел. Национальное законодательство, с одной стороны, однозначно в своей позиции: любое поисковое мероприятие — следственное действие или оперативно-разыскное мероприятие — требует оперативной, следственной или судебной санкции на его проведение и преследует конкретную цель. С другой стороны, строгость закона зачастую нивелируется сложившейся практикой, позволяющей мотивировать поиск общими формулировками и подменять одни виды мероприятий другими.
Опрошенные нами адвокаты замечают, что под видом оперативного обследования практически регулярно проводятся обыски, цель которых — нащупать, возможно ли возбуждение уголовного дела в отношении того или иного фигуранта10Подробнее о практике подмены мероприятий — здесь.. Но иногда юристы находят и другие объяснения:
«Часто происходит подмена обыска оперативными мероприятиями. По экономическим делам [некоторые] владельцы бизнеса расценивают такие обыски как форму вымогательства денег».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических делах
«Я знаю, что обыски используются как способы ведения “боевых” действий между воюющими корпорациями. Например, [бывают случаи, когда сотрудники правоохранительных органов] приходят и буквально в рамках обыска уничтожают офис: выдирают провода, ломают всё, что там лежит. Но это, конечно, экстраординарно и чаще происходит в Москве».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
Особенно остро стоит проблема подмены следственных действий и ОРМ по уголовным делам, где поисковое мероприятие связано с проникновением в жильё: в силу того, что здесь на первый план выходит необходимость защиты конституционных прав на неприкосновенность жилища и частной жизни.
«Часто происходит подмена. По моим ощущениям, любое дело, оперативное сопровождение которого ведёт ФСБ, всегда первый заход в квартиру — это по сути обыск, который назван осмотром. Изымают всё и пишут, что всё выдано добровольно. А формальный обыск уже потом, когда дело возбудят. Этим грешат и обычные “опера”. Это у них что-то вроде разведки — так и говорят: “мы просто посмотреть”».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
Обостряется ситуация в кейсах, в которых имеется политический подтекст или общественный резонанс. Адвокаты, работающие по таким делам, чаще открыты к диалогу, а правозащитные организации фиксируют сотни случаев подмен и нарушений.
Посмотреть примеры, процитированные с сайта правозащитного проекта «ОВД-Инфо» (объединение, признанное иностранным агентом)
- «Адвокат сообщила, что у ее подзащитного провели обыск и изъяли мобильный телефон […] Правозащитница Н. сообщила, что проводился “осмотр жилого помещения”».
- «Прошел не обыск, а осмотр помещения в рамках административного дела […]. Изъяли мобильный телефон и служебный ноутбук».
- «Осмотр (офисного — прим.) помещения […] длится уже 5 часов. […] Изъяли ноутбук, два жёстких диска и литературу».
- «Это был не обыск, а обследование помещения. […] Изъяли четыре видеокамеры»
- «Задержали, после чего привезли домой и провели там “осмотр”. […] Изъяли технику, однако в постановлении суда написано обратное».
- «Обыск (в офисе — прим.) проводили полицейские и сотрудники ОМОН. При этом мероприятия проходили в виде “осмотра” в рамках административного дела. […] Силовики изъяли все телефоны и остальную технику» .
Доказать наличие нарушения в виде подмены на уровне судебного контроля практически невозможно, о чём говорят как наши респонденты, так и практика высших судов за последний год, которую нам удалось обнаружить и проанализировать. Это связано как с законодательной неопределённостью и отсутствием понятных критериев разграничения между смежными поисковыми мероприятиями, так и общим отношением судов к проблеме подмены.
«Суды [в деятельность правоохранителей, проводящих поисковые мероприятия] не вмешиваются. Суды не видят ценности в неприкосновенности жилища — им это кажется чепухой. [Силовики же] не понимают психологический эффект [от вторжения в жилище] — для них это слишком эфемерное, слишком высокий уровень культуры нужен».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на политически мотивированных делах
Ещё одна ситуация подмены может касаться случаев, когда в ходе поискового мероприятия лицу задаются вопросы, ответы на которые могут сыграть существенную роль в дальнейшем расследовании дела, негативно повлиять на траекторию защиты и усилить состояние растерянности. Фактически в рамках поискового мероприятия проводится допрос. Особенно остро эта проблема проявляется в ситуациях неясного процессуального статуса11По примерной оценке опрошенных нами респондентов-адвокатов, у половины обыскиваемых на момент проведения мероприятия нет никакого процессуального статуса у обыскиваемого и невозможности дождаться или вызвать защитника. Появляются ли у обыскиваемого права, гарантированные при допросе, и если да, то как определить их объём, если нет процессуального статуса?
«Мне говорят: “[такого-то человека] знаете?” […] Потом: “рассказывайте, что вы делаете в этой квартире, пароль от телефона скажите, на кого квартира оформлена, кто прописан, чем занимаетесь [в жизни]“».
Из интервью с лицом, у которого проходил обыск
«Бывает, что начинают прям на обыске допрашивать. Даже оперативные сотрудники, у которых нет поручения на допрос. Так же и по “экономике” – поймают какого-то бухгалтера или сотрудника финотдела и тоже решают его допросить на всякий случай».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике и имеющим опыт работы по политическим делам
Поисковое мероприятие требует санкции — решение о его проведении должно быть мотивированным и давать представление о предмете поиска. Но на практике это требование формально
Косвенно способствует проблеме подмены и другое правоприменительное явление, которое фиксируют практически все опрошенные нами адвокаты и правозащитники: санкция на поисковое мероприятие — выражена ли она в форме оперативного распоряжения или же постановления суда или следствия — формулируется в абстрактных выражениях и никак не указывает на предмет поиска. И этот пробел фиксируется по всем категориям дел, вне зависимости от наличия общественного интереса или резонанса.
Другими словами, как санкции на поисковое мероприятие, так и решения, выносимые по итогам судебного контроля, зачастую не дают представления о том, что именно послужило основанием для поиска и какие предметы или лицо необходимо было отыскать. На практике используется стандартная формулировка из закона: «имеются достаточные данные полагать, что в каком-либо месте или у какого-либо лица могут находиться объекты, имеющие значение для дела». Какие именно основания и почему они достаточны — остаётся вне процессуальных документов и порой вне понимания самих правоохранителей.
«Ни один адвокат не даст вам мотивированное постановление. Не бывает в России [так, что] даже при наличии оснований для обыска будет обоснованная санкция. Суды в оперативную работу следствия не вмешиваются. Вообще. Даже в тех случаях, когда я, анализируя дело, понимаю, что обосновать необходимость обыска можно, — но даже в этом случае [правоприменители] этого не делают».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
Также крайне редки ситуации, когда правоохранители однозначно очерчивают спектр конкретных предметов, которые им необходимо обнаружить в ходе поискового мероприятия. Формулировка «имеет значения для дела» создаёт фактически ничем не ограниченную дискрецию на изъятие.
«По “экономике” обыски проводят часто оперативники. Они не знают, что имеет отношение к делу, а что нет. Они сгребают всё в кучу и забирают».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на защите предпринимателей
«Дело было политико-экономическое. Моих друзей подозревали в том, что они как помощники оппозиционных депутатов украли свою зарплату. В ходе обыска у нас изъяли много политического мерча <…> Изъяли у меня всю канцелярию, аргументируя это тем, что мол вдруг я ей что-то противозаконное рисовала!»
Из интервью с обыскиваемой (считает своё преследование политически мотивированным)
«Я знаю только один обыск, когда реально понимали, что ищут, искали конкретно это и нашли. Но мотивировка всё равно была слабая, конкретный искомый предмет всё равно прямо не был указан».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовных делах
Если речь идёт не о выемке (когда УПК требует уточнения искомого), а, например, об обыске, то такой подход правоохранителей, позволяющий не конкретизировать изымаемое, по мнению Верховного Суда, проблемы не представляет, так как формально он полностью соответствует закону: «Какого-либо запрета на изъятие в ходе обыска предметов, не указанных в постановлении о производстве обыска, уголовно-процессуальный закон не устанавливает». И действительно, это может иметь разумные основания, ведь порой найденные предметы, к обнаружению которых правоохранители не стремились, могут сыграть ключевую роль в доказывании. Однако на практике это нередко приводит к тому, что изъятию подлежат даже откровенно не имеющие отношения к делу предметы.
«Часто в санкционирующих [поисковое мероприятие] документах указывают пространную формулировку: “предметы и документы, имеющие значение для уголовного дела“. И из-за этой формулировки загребают всё подряд: фотографии, блокноты, тетради из средней школы — всякую [ерунду]. Всё, [что есть в помещении,] конечно, не заберёшь, но есть хаос: если это электронные носители информации — берут всё, если это документы с бухгалтерией — с коробками всё подряд тоже [забирают]».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических и политических делах
Из всего вышеописанного вытекает одна существенная проблема: при отсутствии хотя бы примерной идентификации искомого в документах обыскиваемое лицо не может предпринять никаких мер, чтобы избежать проведения поискового мероприятия или минимизировать его последствия. В случае со следственными действиями правоохранители должны предложить обыскиваемому самостоятельно выдать искомое, но если он не знает, о каких именно предметах идёт речь, если они не обозначены в постановлении, то и выдать их не представляется возможным. А что «имеет значение для уголовного дела» — остаётся в пределах усмотрения правоприменителя.
«Обычно формально при производстве обыска предлагают выдать искомые предметы. Но есть проблема: они прямо говорят: “выдайте то, что имеет отношение к делу”. Забавный момент, это же проблематично. Кто из обыскиваемых знает, что там за дело?»
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
«На бумаге непонятно, что ищут. На бумаге — “на месте решим”».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
«Достаточно часто бывает, что по большим уголовным делам сотрудник, который проводит обыск, он не знает сути дела. У него есть какая-то инструкция или памятка, где, условно, написано: “Ищем всё про ООО «Рога и Копыта»”. И вот любая бумажка, где это написано, изымается».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических и должностных преступлениях
Особо правоохранителей интересует техника, а вернуть изъятое — отдельная задача, зачастую требующая огромных усилий
Опрошенные нами лица, пережившие обыск, адвокаты и правозащитники обращают особое внимание: чаще всего первое и главное, что интересует сотрудников правоохранительных органов, — это гаджеты и носители информации. Утеря таких предметов может вызывать особые сложности, ведь в современном мире в одном телефоне может быть сосредоточено огромное количество важных для повседневной жизни вещей: от контактов родственников и фотографий до банковских счетов и «умного» дома. По той же причине техника интересует правоохранителей в первую очередь: содержащаяся в ней информация может стать источником особо ценных сведений.
«На обыске их [правоохранителей] интересовала только техника. Телефоны и ноутбуки изъяли. В целом квартиры обыскивали, находили что-то, что вызывало их интерес, но ничего больше не изъяли».
Интервью с лицом, в отношении которого проводился обыск
«На обысках в жилище технику изымают сразу и всю. По “экономике” изымают рабочую технику, а телефоны сотрудников, которые забирают в начале, по окончании обыска – возвращают».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических делах
Ещё одна важная проблема, связанная с поисковыми мероприятиями, — это судьба изымаемых предметов, даже если они очевидно не имеют значения для дела. На этапе, когда инициируется их возврат, владельцев могут ждать сложности.
«Очень трудно возвращать изъятое. Даже когда это касается свидетелей. Например, однажды мы просили вернуть изъятое, но нам отписались, что это невозможно, потому что производятся следственные действия. Потом мы узнали, что на момент подачи обращения последнее следственное действие проводилось полгода назад по этим вещам, а после — никаких следственных действий не проводилось».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
«Это большая проблема. Вещи зависают на годы и мы вынуждены обжаловать это: и факт изъятия и факт невозвращения».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических и должностных преступлениях
По словам опрошенных нами адвокатов, изъятые вещи вернуть бывает сложно не только из-за каких-либо бюрократических трудностей, но и из-за очевидных махинаций и отписок следствия.
«Я [просила] в ходатайстве возвратить технику. А мне следователь ответил: “В материалах уголовного дела нет термина “техника”, обращаемся к словарю русского языка”. [В итоге он] делает вывод, что “в ходе анализа я не установил предметов, подходящих под определения термина “техника” и изъятых у вас”».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
«Я знаю один механизм [который используют правоохранители]. [Они] изымают предметы в рамках ОРМ, что позволяет не принимать процессуального решения о том, признать ли вещи вещдоками или вернуть их — они просто [остаются] при материале [предварительной оперативной проверки]. Эти вещи числятся за материалом. Из материала выделяют другой материал, и с новым материалом “уходят” вещи. А материал первоначальный становится основой для уголовного дела. Дело доходит до приговора… но возвращать нечего, вещи ведь остались при другом материале!».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
Практически все опрошенные нами респонденты — адвокаты и правозащитники, а также лица, у которых в ходе поисковых мероприятий изымали личные вещи, предметы и даже дорогостоящую технику — однозначно утверждают, что ни закон, ни правоприменительная практика не предоставляют реально эффективных механизмов возврата изъятого или компенсации его стоимости. За эти предметы приходится в прямом смысле бороться, преодолевая десятки бюрократических кругов, и действенного механизма противодействия такой практике пока что не существует.
Есть один способ противодействия нарушениям — судебный контроль. Но его эффективность вызывает сомнения
Любые поисковые мероприятия, особенно если они происходят в жилище, заведомо ставят обыскиваемого в слабую по отношению к правоохранителям позицию. В теории защищать права граждан и корректировать ошибки агентов государства должен механизм судебного контроля. Но его эффективность ставится многими юристами, в том числе среди тех, кого мы интервьюировали, под сомнение.
Вместе с тем каких-либо объективных данных об эффективности судебного контроля за проведением поисковых мероприятий на сегодняшний нет. Однако некоторые тенденции помогает оценить судебная статистика, публикуемая Судебным департаментом при Верховном Суде РФ: например, в 2022 году российские суды отказывали силовикам в проведении поисковых мероприятий в жилище лишь примерно в 2 % случаев. Проведение таких действий в других местах — гаражи, дачи, рабочие места и т. д. — и вовсе остаётся вне видимости официальных данных. И такая динамика стабильно сохраняется на протяжении последних лет.
Успешность обжалований санкций и результатов поисковых мероприятий также не охватывается статистической информацией. Наш опрос показал, что юристы в своей работе чаще всего прибегают к обжалованию со ссылкой на статьи 125 и 165 УПК РФ. По официальным данным за прошлый год, лишь около 4 % всех поданных в суды первой инстанции жалоб в порядке статьи 125 УПК были удовлетворены12Из 111 496 жалоб удовлетворены 4242.. Сколько из них касались поисковых мероприятий, мы не знаем, однако тенденция очевидна: в подавляющем большинстве случаев у суда «нет оснований сомневаться» в правильности и законности действий представителей правоохранительных органов.
Опрошенные нами адвокаты в целом сходятся во мнении, что даже при наличии серьёзных нарушений добиться какой-либо реакции надзорных органов, вышестоящих должностных лиц и судов практически невозможно.
«Обжалуем часто, но лишь однажды удалось добиться направления дела на новое рассмотрение — результат в итоге предсказуемый».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на экономических делах
«Сейчас [в моей практике] есть отмена постановления суда [по 165 УПК РФ] — вернули на новое рассмотрение. Знаю, что у коллеги признали по существу обыск незаконным, тоже по 165 УПК РФ. И это единственный случай, который я знаю, когда признали обыск незаконным по существу».
Из интервью с адвокатом, занимающимся общеуголовной практикой
Некоторые адвокаты прямо говорят, что причина неэффективности судебного контроля кроется в том, что «суд дублирует обвинение» и «не вникает в существо дела, в сущностные нарушения — в этом и есть вся проблема обжалования».
С другой стороны, некоторые из интервьюируемых отмечают, что хоть судебный контроль и является неэффективным, добиться некоторых успехов возможно при последовательном и методическом обжаловании в порядке статьи 124 УПК РФ, то есть через руководителя следственного органа и прокурора. И редкие победы в судах всё же случаются:
«У меня был один кейс, когда обыск признали незаконным. Были определенные и серьёзные нарушения, прокурор поддержал позицию защиты, но, кажется, главная причина — конфликт между следователем и судьей. На мой взгляд, только на этом основании суд взял на себя ответственность по признанию обыска незаконным. Судья указала, в частности, что не было оснований для производства обыска».
Из интервью с адвокатом, специализирующимся на общеуголовной практике
С другой стороны, в условиях, когда поисковое мероприятие зачастую помогает начать уголовное дело, ситуация признания его незаконным может привести к большим проблемами для самих правоохранителей: тут в дело вступает институциональная корпоративная логика. Исключение найденных доказательств может сделать дело бесперспективным.
«Наше правосудие — это не про справедливость и восстановление баланса интересов, наше правосудие — это про другое. Это не правосудие — это оформительство. Если следствие просит — суд сделает. <…> Самое страшное, что суды засиливают все. Если один раз прошло — пройдёт ещё раз. Как говорил господин Бастрыкин: “У нас оправдательных приговоров 0.01% потому что мы расследуем хорошо” (смеётся)».
Из интервью с адвокатом, состоящим в правозащитном объединении